Женщина соскочила с подножки. Склонившись над канавой, Эстер махнула рукой: "Не надо…не выходите…"
— Как это не надо, — удивился Меир, принеся ей флягу с водой и салфетки. "Мы с вами вместе едем, вы себя плохо почувствовали, что же мне, — мужчина пожал плечами, — в карете сидеть? Вот так, — он придержал ее за плечи, — теперь подышите, выпейте воды и ложитесь. Я велю ему не гнать".
Уже в карете, устроившись на подушках, зардевшись, Эстер пробормотала: "Это не из-за дороги, простите меня, пожалуйста".
— Совершенно незачем извиняться, — Меир улыбнулся, — и вообще — не будем больше об этом. Сейчас я вам почитаю, потом вы поспите, а я — поработаю, — он развернул "Бостонскую газету".
Эстер так и заснула, слушая его мягкий, смешливый голос, подложив под щеку ладонь, глубоко, размеренно дыша.
— Бедная моя, — подумал Меир, провожая ее взглядом. "Ничего, больше она никогда не будет одна. Да и я тоже. Тогда, с Тео, это ведь тоже было — от одиночества. И у Эстер с Дэниелом. А теперь мы вместе, — он улыбнулся и, помахал рукой мужчинам, что шли к синагоге: "Вместе, и так будет всегда. Так что помогай ей, заботься, люби — и надейся, что и она тоже — когда-нибудь полюбит тебя. Вдруг Господь так решит".
— А что это ты тут стоишь? — Хаим Соломон пожал ему руку. "Или миссис Горовиц не приехала еще?"
— Моя невеста, — Меир поднял бровь, — сейчас вернется.
— Молодец, — мистер Филипс похлопал его по плечу, — так и надо. В старые времена косо смотрели на тех, кто на вдове своего брата не женился. На Карибы ее забираешь?
— Конечно, — пожал плечами Меир, — боюсь, я там просижу до того, как мирный договор заключат. Он звонко рассмеялся и услышал голос Соломона: "Ты бы разводное письмо тут оставил, Меир, как все наши солдаты и офицеры делают. Мало ли что, все-таки море".
— Мы же вместе плывем, — удивился юноша. "На Синт-Эстасиусе, мистер Соломон, найдется, кому засвидетельствовать, что я погиб, — Меир усмехнулся, — если такое случится".
— Все-таки море, — повторил Соломон. Раввин вышел на крыльцо синагоги и крикнул: "Мистер Соломон, мистер Филипс, чашечку кофе перед хупой?"
Эстер стояла под наброшенным на их головы талитом и вспоминала маленькую, обшитую деревом микву. "Когда за Хаима замуж выходила, — подумала она, — то я в реку окуналась, на рассвете. Одна совсем. А тут — жена раввина за мной присмотрела. Хорошая она, только все время ахала — мол, я худая. Как не похудеть, когда даже сейчас — опять тошнит".
Женщина незаметно подышала. Она поправила еще влажные, выбившиеся из-под чепца пряди черных волос. Ряды деревянных скамеек были пусты, и в открытые окна было слышно, как чирикают воробьи на дворе синагоги.
— Смотри, — донесся до нее голос Меира, — этим кольцом ты посвящена мне по закону Моисея и Израиля, — он коснулся ее вытянутого вперед, указательного пальца, простым, золотым кольцом. Эстер вспомнила: "Правильно, он же с утра сегодня, как приехали — куда-то пошел. К ювелиру".
Она почувствовала на губах вкус вина. Меир шепнул ей: "Вот и все. Дождемся, пока Констанца уплывет во Францию, и сами отправимся на юг".
Эстер отдала ему оловянный стакан: "Я ведь тоже — к Иосифу на свадьбу не приеду, уж больно далеко, до Святой Земли. Ничего, можно будет потом Амстердам навестить, он ведь там жить собирается. Даже смешно — первым рвался в Новый Свет, и вот как получилось".
Раздался хруст стекла, рав Гершом рассмеялся: "Мазл тов!". Эстер, покраснев, выйдя из-под талита, посмотрела на мистера Соломона. "Главный банкир революции, — вспомнила она. Тот погладил полуседую бороду, и наклонился к женщине:
— Я вашего первого мужа, упокой Господь его душу, — тоже знал. Они у меня всей семьей останавливались, четыре года назад, когда Декларацию Независимости подписывали. Мирьям покойница — тоже с ними приезжала. Вы берегите нашего Меира, милая, — мужчина помолчал, — один он из Горовицей остался. Страна наша вам будет многим обязана, — добавил Соломон, — если этот юноша до мирного времени доживет.
Эстер посмотрела в серо-синие, веселые глаза мужа. Она твердо тряхнула головой: "Сберегу, мистер Соломон, обязательно".
За маленьким окошком умывальной уже была видна бледная, летняя луна. Эстер стояла на коленях, наклонившись над медным тазом. Наконец, тяжело дыша, она выпила воды: "Хорошая брачная ночь будет, ничего не скажешь".
— Я сходил к хозяйке, — раздался из-за двери голос Меира, — и заварил тебе твоего имбиря. Еще принес простого хлеба. Пекарь закрывался уже, но я его упросил продать мне буханку. Со скидкой, кстати, — добавил муж и Эстер, несмотря на тошноту, — рассмеялась.
Он отодвинул для Эстер кресло. Сев напротив, муж потянулся за пером и тетрадью. "Занять в одном месте, чтобы отдать в другом, — пробормотал себе под нос Меир и углубился в вычисления.
Эстер посыпала кусок хлеба солью и, запивая имбирным настоем, стала медленно жевать. Она взглянула на сосредоточенное лицо мужа: "Это же будет он. Он будет приносить мне ребенка по ночам, он будет учить его читать и складывать цифры, он будет делать скворечники и стоять рядом с мальчиком на бар-мицве. Или благословлять девочку перед хупой. Он будет отцом".
Меир погрыз перо: "Сто тысяч. Вовремя Дэниел в Париж едет, ничего не скажешь. И в Марокко — тоже". Он поднял глаза и недоуменно спросил: "Ты что?"
— Ничего, — Эстер сбросила туфли и удобно устроилась в кресле. "Чего сто тысяч?"
— Звонких испанских долларов, раз пока у нас нет своих, — ухмыльнулся Меир. "До конца года нам надо еще сто тысяч. Чарльстон очень некстати захвачен британцами. Вместе с городом они получили все, что там лежало на портовых складах, так, что мы теперь этим табаком не поторгуем".
— Хаим мне рассказывал, как его в Чарльстоне сватали, — Эстер рассмеялась, — за мисс Абигайль Линдо. Интересно, что сейчас с ней.
— Крестилась и вышла замуж за какого-то британского офицера, — рассеянно ответил Меир. "Ее отец как раз умирал от удара в это время. Дама подкупила всех нотариусов города, и они отказались изменять его завещание. Так что все досталось ее мужу, этому майору, или полковнику, — он нахмурился, — не помню. Надо проверить".
— И как ты все знаешь? — Эстер свернулась в клубочек и положила острый подбородок на ручку кресла.
— Мне за это деньги платят, — удивился муж. "Отлично, в июле мы ждем пополнения из Франции, там все добровольцы, слава Богу. Так, — он захлопнул тетрадь, — мне еще надо встретиться кое с кем. Ты спать ложись. Я, когда вернусь, тут, в гостиной устроюсь, на диване".
Меир взял со спинки кресла сюртук. Стоя перед большим зеркалом, он ловко перевязал галстук. Застегивая серебряные пуговицы, Меир обернулся: "Ты же плохо себя чувствуешь".